Просвещение

Авторская колонка

Лейла Гучмазова: «Иностранцы на службе Отечества. Бонжур, месье Петипа»

ЛЕЙЛА ГУЧМАЗОВА. Балетный критик и журналист. Колумнист «Русского репортера», «Итогов» и обозреватель «Российской газеты»

Не слишком успешный детка из театральной семьи 28 лет отроду прибыл из Парижа в Санкт-Петербург. Время на дворе 1847. Уже 35 лет как «русский медведь» разобрался с Буонапарте (мы сейчас почти на том же расстоянии от перестройки), чуть больше 20, как в Санкт-Петербурге не случилось взятия Бастилии, то есть Петропавловки, и все умницы-дворяне назидательно гниют в Сибири. Но все это контекст, в который молодой человек вникать не привык и не хотел, а хотел он одного – занять свое место в театре, ибо ничего другого, как и несколько поколений его семьи, не умел.

Мариус Петипа (между 1864 и 1870 гг.)

Санкт-Петербург привычно смотрел на Париж как на законодателя мод, политики, свежих идей, театра. Театра особенно: всхлип патриотизма после войны 1812 года легко забылся, а делать спектакли лучше французов не мог никто. Дворянских детей по-прежнему учил «француз убогой, чтоб не измучилось дитя» (в обществе уже лет 15 читали «Евгения Онегина»), петербургским балетом один за другим руководили сугубо французы (к его приезду — Антуан Титюс). В классах Императорских театров, при дворе и в свете все говорили по-французски – никаких тебе языковых барьеров плюс шарм носителя языка.
Молодой Петипа полон тайных амбиций и планов. Тайных – ибо не дурак, жизнь уже потерла, и лезть в рукопашную на новом месте не в его нраве. Но и зябнуть он не намерен. Зябнуть можно было и в Париже, там климат лучше и матушка рядом. К тому же есть старший брат в Гранд Опера – герой и суперзвезда, и хоть он привечал-устраивал младшего, протолкнул к дебюту на главной в мире сцене, бог знает, сколько едкого яда братского соперничества было в решении Мариуса ехать в Россию.

Пароход пришвартовался в Кронштадте. «Я положил свой головной убор на скамейку и открыл чемоданы… «Когда артисты приезжают к нам в Россию по приглашению впервые, мы вещи их не осматриваем», — любезно говорит начальник таможни. Я кланяюсь ему и протягиваю руку к своему картузу, но, увы, он улетучился». Он прожил в России еще 64 года.

(с) Санкт-Петербургский музей театрального и музыкального искусства